обновлено: 07:55, 07 октября 2022
Общество
«Слово о друге». Рассказ о железном ямальце
Однажды, когда мы с Вовой Дронзиковым в очередной раз вспоминали подвиги далёкой юности, моя жена Лариса, поставив на стол закуску, очень серьёзно сказала: «Да, я думаю, что вы оба стали бы Героями Советского Союза, но посмертно».
Время для чтения ~ 22 минуты
Не знаю, как я, но Вова, с моей точки зрения, человек необыкновенный, может быть, даже круче некоторых Героев Соцтруда.
Познакомились мы шапочно в школе уже в старших классах, а поточнее в нашем десятом, где соединились вместе 9 «А» и 9 «Б» — и сразу друг другу сильно не понравились. Не знаю, что подумал Дронзиков, но мне он показался надутым индюком и типом с очень неприятной улыбкой. Это потом я понял, что так он улыбался только тем, кого сильно не любил.
По воле случая мы вместе ушли в армию, и пока наш поезд десять суток тащился от Тюмени до Хабаровского края, наши отношения изменились самым кардинальным образом, а во время службы тем паче.
В отличие от меня, Вова был помешан на спорте. Именно так, не увлекался, а был помешан. Ещё в глубоком детстве, лет в восемь-девять, он прочитал книгу про Александра Засса, русского богатыря, который в цирке поднимал коня, рвал цепи руками и таскал на себе по двадцать упитанных зрителей. Не знаю, чем он тронул Вовино суровое сердце, но Вова стал его верным последователем. На этом юный Дронзиков не успокоился, он стал поднимать гири и гантели, бегать, прыгать, заниматься боксом и спортивной гимнастикой, и бог знает, чем ещё. Дело было не в том, что он занимался разными видами спорта, а в том, как он ими занимался. Например, в советском боксе было три раунда с минутными перерывами. Вова заводил таймер, а точнее, будильник, на полчаса, и все эти полчаса молотил беспрерывно грушу, как злейшего врага. Поэтому три раунда для него были лёгкой прогулкой, он даже не запыхивался. Понятно, что и гири двухпудовые он тягал часами и бегал, как конь, на очень дальние дистанции. Что в итоге получилось? Получилось так, что в учебке все наши бравые сержанты просто двинулись рассудком, когда Вова, стоя у перекладины, спросил:
– А сколько раз надо подтянуться?
– Сколько сможешь, молодой, — мрачно ответил командир отделения сержант Трифонов, он уже насмотрелся на болтающихся глистов, которые и один-то раз не могли приподнять к небу свои изнеженные тела.
Ну, Вова и подтянулся 21 раз на одной левой руке.
А любимый номер покойного генерала Лебедя «упал-отжался» для Вовы не подходил вообще. Он мог отжиматься сутки подряд, не меняя темпа. Один сержант дотерпел до двух тысяч отжиманий, а потом заматерился, махнул рукой и убежал со слезами на глазах.
Наш здоровяк-старшина по кличке «Враг» любил после вечерней поверки построить провинившихся, грациозно вынести им 32-килограммовую гирю и ласково предложить:
– Кто десять раз выжмет, может идти спать, наказание такому бойцу отменяется.
После встречи с Вовой он перестал этим баловаться. Откуда ему было знать, что Вова своей слабой левой жмёт эту гирю не один десяток раз, легко держит две таких гири на вытянутых в стороны руках, крестится ими, может обеими жонглировать и т.д. и т.п. Старшина пережил физкультурный шок.
А про бег мне почти нечего сказать, это было неинтересно смотреть. На любой дистанции со старта Вова начинал спуртовать, то есть бежал всё быстрее и быстрее, а в конце очень быстро.
Скажу так: я пытался всегда держаться за ним, на одной спортивной злости, но на финише меня выворачивало наизнанку, а румяный, легко дышащий Вова отпаивал меня чаем.
Ладно спорт — это ещё наши отцы-командиры могли понять. А как быть с нормативами, которые выковывались тысячелетним опытом и не одной страшной войной? На стрельбище он положил не только свои, но и чужие мишени — бегущие фигуры, выбил максимум очков, при одевании защитного комплекта в три раза быстрее в него облачился, чем требовала отличная оценка. Со знаменитой полосой препятствий произошла та же история. Он и меня научил за один вечер, как можно экономить время на этой треклятой полосе. Через несколько дней службы я был уверен, если собрать вместе пару полков таких Вов и высадить их на западном побережье США, Америка через неделю с радостью капитулировала бы, другого выхода у неё просто бы не было.
Кстати, мы с Вовой написали заявления, чтобы нас отправили служить во Вьетнам, где в то время шла война. Очень сильно хотелось поквитаться с агрессорами. Спас двух дураков от ранней гибели начальник особого отдела. Он сказал, что туда не по заявлениям берут, а по приказу Родины. Для убедительности послал нас громогласно и заставил забрать бумаги. Мы огорчились и на соревнованиях по гиревому спорту победили всех в своём батальоне.
Эти безумные занятия с раннего детства выковали у Вовы кроме, всего прочего, железную волю и такой же характер. Он был правдив до невозможности и беспощаден к врагам. Однажды задумчивый замполит нашей роты старший лейтенант Филиппов (по честняку очень плохой замполит и гнусный тип) решил Вову поломать. Скажу без ложной скромности, я спас ему жизнь. И сделал это ради Вовы, несмотря на то, что сам хотел иногда придушить этого павлина в погонах. Особенно во время бездарных политзанятий, которые меланхоличный старший лейтенант проводил по одной и той же схеме в течение почти всей нашей службы. Эпическое начало этих занятий я помню до сих пор дословно:
– В Китае, — пауза минуты на две, — власть захватила, — опять долгая пауза, — клика Мао Цзэдуна, — и политрук замолкал навсегда, задумчиво глядя в окно казармы, наверное, смотрел в сторону Китая, который был не так уж и далеко.
Однажды наш старшина не выдержал этой паузы, потому что мы уже опаздывали на завтрак, и рявкнул:
– Рота, встать! Бегом на выход! — что мы с превеликим удовольствием и сделали, невзирая на крики оскорблённого до глубины души старлея.
Не помню, из-за чего он так люто невзлюбил исправного служаку и знатока всех уставов Владимира Юрьевича Дронзикова. Вова был дежурным по роте и не спал всю ночь, как и положено, а затем, отдав распоряжения дневальным, прилёг отдохнуть на положенные ему четыре часа. Старший лейтенант Филиппов принялся его методично будить, посылая дневальных по всяким надуманным поводам. Дронзиков запретил дневальным его будить, и тогда сам оскорблённый военачальник явился пред его голубые очи и начал теребить. Вот тут я и не дал совершить смертоубийство, потому что знал, как Вова карает подлецов.
Старший лейтенант от такого отпора слегка сбрендил и начал строчить телеги командиру части, а потом в каптёрке хотел учинить разнос заодно и нашему старшине. Мы ничего не видели, но сначала слышали визг замполита, потом зычный рык нашего старшины, потом всё умолкло на мгновение, и вдруг из каптёрки полетели бодрые звуки, похожие на звонкие удары по мячу. Дверь распахнулась, и старший лейтенант влетел в стену казармы, противоположную входу в каптёрку. Вова с нашим старшиной были одного поля ягоды, очень опасные для бледного и слабого на желудок замполита. Он куда-то вскоре исчез, перевёлся в другую часть. Я был этому рад, потому что здесь за его жизнь нельзя было дать даже денежное содержание рядового Советской Армии (для несведущих: 3 рубля 80 копеек).
Когда мы вернулись в Салехард и бодро взялись за работу, Вова нечаянно для себя совершил очередной подвиг. Команда округа уехала в Тюмень на областную спартакиаду, и Вова выкроил немного времени из командировки и сходил на стадион поболеть за своих. Попал на финал забега на 10 тысяч метров. Увидел, как мечутся руководители нашей спортивной дружины, и подошёл. Те восприняли его приход как манну небесную. Оказалось, у нас были бойцы по всем дисциплинам и бегу в том числе, но вот стайеров ни одного. Они чуть на колени не упали перед Вовой и умоляли только выйти на беговую дорожку, чтобы «баранки» не было для Ямала. Вова начал отказываться, он-то понимал, что в финале уже бегут мастера, а у него по бегу даже разряда не было. Но уговорили, ему стало жалко родную команду, решил просто выйти, а потом сойти с дистанции, как и советовали тренеры. Но пока Вова переодевался в великоватые беговые туфли, пока натягивал футболку, ретивое сердце прирождённого спортсмена вдруг взыграло. И рванул Вова «на 10 тысяч, как на 500». Владимир Семёнович Высоцкий правильную песню спел, но это песня не про Вову. Короче, втопил он по-взрослому и скоро уже на целый круг обошёл плотную группу опытных бегунов, потом (для страховки) на два круга. Вова, обгоняя этих крутых мастеров, видел их злорадные ухмылки, они-то знали, как грамотно распределять силы на такой дистанции, но они совсем не знали, из какого теста слеплен этот жилистый салехардец. Два самых упёртых финалиста всё-таки догнали Вову почти на финише и попытались даже заехать ему локтем под рёбра — настоящие профессионалы знают, как сбить дыхание борзому новичку. Вова сначала хотел их казнить за подлость прямо на треке, но потом вспомнил про Ямал и про его славу и только яростно испепелил взглядом бесчестных бегунов и ушёл в отрыв. Его неожиданная и такая красивая победа ошеломила стадион и весь тренерский состав нашей команды. Ещё бы — золото вместо баранки!
Вовин характер создавал ему большие трудности в личной и общественной жизни. Он всё делал честно и всегда добивался цели. Из комсомола его взяли в партию, а что такое партия в 70-е годы? Всё начало уже потихоньку протухать. Секретари парткомов произносили речи, которым сами же (за редким исключением) не верили. Постоянно сообщалось о сплошных успехах, а в жизни ничего этого и близко не было. Все привирали друг другу не только по политике, но уже и по хозяйственным делам. Один из секретарей райкома КПСС как-то поручил инструктору Дронзикову провести какую-то проверку. Ну, Вова и проверил, как он умел — дотошно и скрупулёзно, и в отчёте всё как есть, и написал, и даже советы дал, как всё исправить. А кому это надо? Получалось, что райком виноват, допустил кучу всяких огрехов. Райкомовец вызвал Вову и по-отечески ласково попросил внести коррективы в отчёт. Как в то время было принято: мол прём вперёд все в белом, своротили дел громадьё, но есть у нас малюсенькие недостатки, мы их махом уже даже исправили. Результат был ожидаем для всех, кто знал Вову, но райкомовец плохо знал свои кадры, он думал, что они все одинаковые, в смысле такие же, как он, других же в партию не должны были брать. Уже не по-отечески, а как чудище «стозевно и лаяй», он наехал на своего инструкторишку. Это была очень серьёзная ошибка, если вспомнить опыт с едва выжившим замполитом. Вова уже почти решил избавить партию от такого секретаря, но неожиданно для себя вступил в полемику. Партиец орал: «и ты, ты меня учить будешь!!!» Вова ответил, что в любом возрасте учиться не поздно. И подал в отставку. Это был наиредчайший случай во всём огромном Советском Союзе, когда партработник добровольно ушёл в отставку. Было дело, что сажали, исключали из партии за всякие прегрешения, но чтобы сам по доброй воле… Целая комиссия даже приезжала из обкома КПСС расследовать такой нонсенс.
Вова ушёл в работяги. Он был высококвалифицированным электриком, сразу после школы уехал учиться в Тобольск на судового электрика и с отличием окончил училище. Кроме того, он окончил университет марксизма-ленинизма и был электриком с высшим политическим образованием. Таких ребят тоже было негусто в рядах рабочего класса, поэтому товарищи избрали его бригадиром. Бригадир он был строгий, но справедливый, все это почувствовали сразу. Ну, например, Вова и двое его малолетних ребят ютились в маленьком домике, который он восстановил своими руками после пожара. Хозяева его бросили, он несколько лет простоял бесхозным, а Вова восстановил. С моей точки зрения, жить там было невозможно, потому что даже встать во весь рост взрослому человеку было нельзя — башка упиралась в потолок. Вове как бригадиру дали новую трёхкомнатную квартиру, а тут у одного из членов его бригады родилась двойня. Вова и отдал счастливому отцу ключи от этой квартиры. Могу только догадываться, что сказала родная жена Тамара щедрому дарителю. Но Вова — он такой: что решил, то и сделает.
Потом Вову на общественных началах выбрали в профком. Однажды вызвали к большому начальнику, и Вове торжественно сообщили, что за трудовые подвиги его представляют к ордену. Вова отказался, потому что он просто работал, но никаких подвигов не совершал. Большой начальник с грустью в глазах сказал ему: «Дурак ты. Иди». Вова считал, что орден дают, когда ты одной гранатой три танка остановил.
Потом Вову на общественных началах выбрали секретарём парторганизации. Предлагали быть освобождённым, но Вова не хотел, у него ещё остались воспоминания о времени, когда он был свободным партийцем.
А потом нашлась и проблема Вовиного масштаба, но всех её подоплёк он не знал. Их экспедицию раз десять реорганизовывали. В разбухших трудовых книжках уже было по два вкладыша. Парадокс: люди работали на одном месте, а трудовые, как у доблестных летунов с места на место. Вова накопил отгулы — целых три — и полетел в главк, к известному своей горячностью вышестоящему начальнику. Откуда Вове было знать, что руководитель его экспедиции, по слухам, обидел даму сердца этого самого начальника, не выдал ей какую-то премию. Так ли это, доподлинно не известно, но с некоторых пор большой начальник гнобил экспедицию моего друга беспощадно и бессмысленно, как положено у альфа-самцов.
По прилёте, Вова сразу же поехал в главк записываться на приём, он знал, что там работают допоздна. Секретарша была на месте, и Вова записался на завтра. Неожиданно распахнулась дверь, и быстрый, как ртуть, начальник выскочил из своего кабинета.
– Ты откуда?
– Из Салехарда, хочу к вам попасть на приём.
Начальник, именитый первопроходец и бродяга, который полжизни провёл в палатках и балках, не очень-то любил всякие церемонии и демократично позвал его к себе.
Когда Вова начал излагать суть проблемы, с демократией было покончено очень быстро:
– Ты кто?!
– Я электрик, бригадир электриков в экспедиции.
– Ты коммунист?
– Да, коммунист и секретарь парторганизации.
– Подснежник?
– Нет, не подснежник.
Тут необходимы пояснения. В советское время на Севере подснежниками называли не всем известные цветы, а людей, которые часто получали деньги ни за что. Были председателями каких-то профкомов или секретарями парткомов, а получали зарплату, как настоящие газовики, нефтяники или геологи.
– Чего ты врёшь? Нет секретарей парторганизации не подснежников. Дай партбилет.
Вова дал.
Большой начальник метнулся к коммутатору и быстро кого-то набрал.
Вова услышал заискивающий голос знатного ямальского партийца. Всё больше распаляясь, хозяин кабинета орал что-то не совсем связное: убрать, уничтожить, вырвать с корнем подснежника, исключить и т.д. Всё это ему обещали сделать на том конце провода.
Вова обиделся:
– Что же вы так? Я впервые вижу рядом с собой такого именитого человека, а вы ведёте себя, как сумасшедший.
Вскинув руки, «биг босс» ринулся к Вове. Вова не шевельнулся:
– Вы не машите руками у меня перед лицом так сильно, могу их и вырвать… вместе с ногами.
Надо видеть Вовино лицо, когда он сердится, начальник увидел и ломанулся в дальний угол своего кабинета. Жить хочется всем, даже большим людям.
Ни с чем вернулся Вова к своим приунывшим ребятам. Но этим последствия неудачного визита в верха не исчерпались. Вскоре состоялась окружная партконференция, и Дронзикова позвали кандидатом в окружком КПСС. Вдруг поднялся тот самый начальник, который обозвал Вову дураком за неполученный орден и попросил убрать из списка фамилию этого стяжателя и угнетателя трудового народа. Президиум попросил подробных пояснений. Они были даны, и что выяснилось? Оказывается, кандидат преступным путём вне очереди присвоил себе квартиру, пытался незаконно получить орден, купил себе автомобиль «Жигули», тоже вне очереди, и вообще он подснежник. Я не выдержал и выступил. Оставляя за бортом то, что я прорычал про гнусное враньё, смысл сводился к тому, чтобы создать комиссию и проверить прямо сейчас, во время конференции всё, что нагородил уважаемый человек. Так и сделали. Как ни ломали бригаду на предмет того, что их бригадир должен быть подснежником, бригада не сломалась, а когда выяснилось, что и квартиру он отдал и не раз другим уступал очередь на автомобиль, потому что денег не накопил к нужному сроку, то комиссия была вынуждена признать непреложные факты. Когда всё это провозгласили с трибуны в притихшем зале конференции, то естественно попросили, чтобы обличитель извинился перед оболганным человеком. Что тот невразумительно и сделал.
После этого твердокаменный большевик Вова Дронзиков вышел из рядов КПСС.
P.S. Выросли наши дети, растут внуки, но не вижу, чтобы мы с Вовой сильно изменились внутренне. Мы по-прежнему не любим подлецов, стараемся не кривить душой, и нашу совесть не купить ни за какие коврижки. Проверено 50-летним опытом.
Текст: Юрий Кукевич Журнал «Северяне», №2
