Новости
Без Надежды договорить…
13 июля исполняется десять лет с того дня, как ушла Надежда Самовская. И я бы снова ограничился тем, что съездил с коллегами на ее могилу, да помянул добрым словом. Но есть у нас главред журнала «Северяне» Ольга Лобызова...
Этот текст появился только благодаря ее феноменальной – деликатной, но непреодолимой – настойчивости. Она, конечно, была права, когда, вытягивая из меня воспоминания о Надежде, буквально иезуитствовала, взывая к долгу обеспечить связь поколений, напоминая о наследственных правах и обязанностях «хозяина «Красного Севера»… Я отказывался. Не без причин.
Десять лет прошло. Формальные обязанности выполнены. За неимением у Надежды близких в Салехарде мне сначала пришлось договариваться, чтобы ее, уже умирающую, когда счет шел на дни, а то и часы, не выписали угасать домой, к дочери-подростку… А потом, когда позвонили из больницы и сообщили о ее кончине, нам с Никитичем надо было собраться, поехать к ней домой и сообщить 16-летней девчушке, что отныне она в этом мире будет жить без мамы…
Два следующих дня решались вопросы с моргом, надгробной плитой и прочими скорбными ритуалами. А на третий – нескончаемо гудел и до сих гудит, вынимая душу, клаксон раскаленного катафалка, подъехавшего в июльский полдень к редакции, чтоб окна и стены простились с ней, чтоб она в последний раз была так близко от редакции – от той вселенной, в которой жила, в общем-то, не замечая реальной жизни…
Мы не были друзьями.
И вполне обходились без этого, как солдаты из одного окопа, то бегущие с ревом в атаку, то вжимаясь в землю, пережидая бомбежку, вполне могут обходиться без поиска общих кумиров и совпадений в оценках. Слишком велика была разница в темпераменте, пережитом опыте, убеждениях и доле счастья, выпавшей каждому…
Мы просто воевали в одном окопе. И служили одному господину – газете.
Это нас примиряло. Споры, если и случались – были слишком короткими, чтоб рассчитывать устранить какие-то мировоззренческие противоречия...
А когда она заболела… Вернее, когда ей сказали ЧЕМ она больна – иссиня-бледная Надя пришла в редакцию, где вот уж не знаю, к добру или к худу, не было отпускника Волошина, а в его большом кабинете сидел 27-летний я и изо всех сил руководил газетой… У нее дрожали руки, бегали растерянно глаза и она попросила рюмку коньяка. И выдохнула мне в лицо страшное про рак…
Это был первый и последний раз, когда я видел Самовскую растерянной и пробитой навылет. Какие слова и кто ей сказал? Какие силы и где она – убежденная атеистка – их нашла? В чем черпала мужество? Ведомо, наверное, ей одной…
Но с той минуты слабости и до последнего дня это было воплощенное хладнокровие, взвешенность и отвага. Это была стальная спина и честный прямой взгляд бойца, который знает, что обречен, но знает, и что-то такое, отчего не боится неизбежного.
Потом, осенью, в московской гостинице, в командировке мы сидели и пили коньяк и в первый раз в жизни говорили по душам. Без суеты газетной, без сиюсекундных обидок и перестрелок… Всё уже, очевидно, приближалось к неизбежному концу, о котором она говорила лишь в том смысле, что жаль, что кроме работы толком ничего в жизни и не успела.
И теперь я изредка приезжаю один к ней на могилу – постоять помолчать, сказать «Привет. Я помню». И снова замолчать… О недоспоренном. Она, конечно, сделала хитрый трюк – теперь ты со своей правдой и своими аргументами можешь сколько угодно стоять у могилы и смотреть, как она улыбается тебе с плиты…
Ты мог бы еще говорить и убеждать, и доказывать, а она в конце показала такой эталон благородства и силы духа, а потом сразу отвернулась и заткнула уши. И говорит «я не слышу-не слышу-не слышу тебя».
И тебе остается раз в год в июле привозить коллег на ее могилу, и рассказывать всё прибывающим новичкам, что у Самовской был непростой характер, но у нее не было никого, кроме нас, и ничего, кроме газеты. Ничего, кроме нашего клятого и святого ремесла… И я не знаю, у кого из нас достанет стойкости, чести и мужества уйти так спокойно и смиренно, как это сделала она… И поэтому мы все стоим здесь. Со своим незаконченным спором. Каждый июль…
Непримиримые свои.
Из одного окопа…