Помню, как в босоногом детстве мы крутились возле бородатых мужиков в замазученных робах. С гусеничных вездеходов они бурили мелкие скважины вдоль речек — стариц Иртыша — и в них взрывали заряды. Позже, когда студентом слушал лекции по геофизике, понял, что это были сейсморазведчики. Наблюдение за ними и школьные экскурсии к йодобромным источникам вызывали у нас, мальчишек, большой интерес. А профессия геолога привлекала своей романтикой.

После легендарного полета Юрия Гагарина нас всех распирало от гордости за свою страну, и мы мечтали стать космонавтами. Но при получении приписного свидетельства на медкомиссии выяснилось, что по зрению в покорители космоса я не гожусь.

После окончания средней школы мы с другом приехали в Тюмень. Ранним утром, прогуливаясь по гулким коридорам Тюменского индустриального института, увидели на стене проспект о том, что человечество хоть и проникло в тайны космоса, но мало что знает о недрах планеты. А профессия горного инженера-геолога позволит познать это. «И чем не космос?», — пришло мне в голову. Совсем недавно было подтверждено открытие Медвежьего газового месторождения. В проспекте говорилось и о планах строительства города газовиков — Надыма — под стеклянным колпаком. Вот так и определился я с профессией, которую непосвященные называют романтичной.

Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

Напутствие от «папы Юры»

На студенческой практике мы побывали на нефтяных месторождениях Татарстана, Баку и Нижневартовска. Уникальное Самотлорское не впечатлило — скважины там штамповали кустовым способом, как на конвейере. Это было так неинтересно. А мне хотелось постигнуть что-то неизведанное, например, просторы Крайнего Севера, где уже открыли несколько крупных нефтяных и газовых месторождений. Но до края земли — Северного Ледовитого океана — было еще много неисследованного пространства. Поэтому после окончания института я выбрал «Главтюменьгеологию».

Меня распределили в Мегионскую нефтегазоразведочную экспедицию (НГРЭ). Напутствие молодым специалистам давал сам «папа Юра» — начальник главка Юрий Георгиевич Эрвье. Только вот ехать в сторону Нижневартовска не хотелось. Я пошел к главному инженеру и заявил:

– Не желаю на юг! Хочу на север!

– Ну раз на север, то поедешь на полярный круг, — сказал он.

Так я попал в безвестные Нумги, в Надымскую НГРЭ. Родственники и знакомые отговаривали: «Подумай, куда едешь! Это край темноты, холода и бездорожья». В те времена статус райцентра носило село Ныда, Надым был рабочим поселком. Городом он стал только в 1972 году.

Что хорошего было в экспедиции? Это наша дружная холостяцкая компания. Шесть молодых специалистов. Многое держалось на энтузиазме. Да и в целом коллектив был сплоченный — всегда можно было рассчитывать на поддержку и помощь. Без этого в тундре не выжить.

В это время экспедиция заканчивала доразведку и оконтуривание сеноманской залежи Медвежьего газового месторождения и приступала к разведке глубоких юрских горизонтов. Сначала я работал бурильщиком, в декабре меня назначили помощником бурового мастера. Здесь, на скважине Р-31, я и получил боевое крещение.

Буровой мастер, решив, что я уже могу самостоятельно руководить работами, улетел на базу встречать Новый год. И вот при вскрытии юрского пласта с аномально высоким пластовым давлением (АВПД) началось интенсивное газопроявление — серьезное и опасное явление. Моя задача состояла в том, чтобы не допустить неуправляемого аварийного фонтанирования скважины. Связи с базой практически нет. Я совсем неопытный, с бригадой тоже ничего подобного не случалось, ведь до этого ребята бурили мелкие сеноманские скважины, где геологический разрез был хорошо изучен, технология вскрытия продуктивного пласта отработана.

Самолет Ан-2 готовят в путь. Из Салехарда он отправится в Нумги — поселок, куда наш герой приехал сразу после окончания института. 1971 год. Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

Буровики — сильные и смелые люди, это я уяснил еще со студенческой практики, поэтому и мне не к лицу было пасовать перед трудностями. Хоть и с огромным напряжением, но с задачей я справился.

За каждый фонтан — выговор

За время работы мне пришлось ликвидировать два десятка открытых аварийных газовых фонтанов. Отсутствие прогноза и несоответствие геологическим условиям конструкции скважины приводило к осложнениям и аварийным ситуациям. По действующему регламенту в таких ситуациях начальником штаба по ликвидации должен быть заместитель министра геологии. Но это не соблюдалось.

В Мингео не хотели брать на себя ответственность за такую опасную и сложную работу. Рафинированные столичные специалисты могли только составлять мероприятия, переписав наши планы. Поэтому справлялись своими силами. МЧС в то время не существовало.

Критические ситуации возникали часто. Однажды выброшенную из ствола скважины потоком газа бурильную колонну длиной три тысячи метров и весом более сотни тонн раскидывало как макароны по ближайшей площади с одновременным взрывом газа. Прежде чем отправить людей в опасную зону на устье скважины, мне нужно было первому залезть в бушующий огонь или газовую среду. Потом, исходя из обстановки, принимать решение и отвечать за действия своих подопечных. Главное — не допустить, чтобы кто-то пострадал.

Другой случай — после неудачной попытки задавить аварийную скважину в «лоб», озеро близ буровой, покрытое двухметровым льдом, вздыбилось «пирамидами Хеопса», в трещины забили газовые струи. Тогда мы подожгли газ из ракетницы. Спасли жилой поселок и котельную, которые располагались прямо на берегу. Зрелище было впечатляющее, мы наяву ощутили силу недр.

Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

Все моменты не опишешь. Но если сказать коротко, то ликвидация одного неуправляемого открытого фонтана — это все равно что побывать в преисподней. Сбивающий с ног шум, свист, ультразвук, вибрация, загазованность, беснующееся пламя на устье скважины могли свалить любого здорового мужика. Выдержать это все помогала одна мысль — нашим родителям в войну было труднее. И главное — во время моего пребывания на фонтанирующих скважинах никто из подопечных не пострадал.

Но вместо поощрения за каждое успешное глушение фонтана нам объявляли выговор в приказе, не разбираясь — авария это или геологическое осложнение при разведке новой площади.

Наше ямальское объединение было самым «фонтаноопасным» в «Главтюменьгеологии». В главке тогда не уделяли должного внимания прогнозам, касающимся аномально высокого пластового давления. Это явление было новым, ведь на месторождениях в Среднем Приобье с таким не сталкивались, да и месторождения там были в основным нефтяные. Для главка особо главное — наращивание объемов проходки. Чем больше метров, тем больше запасов — вот и вся концепция. Отраслевой институт ЗапСибНИГНИ этим вопросом тоже практически не занимался.

По действующим правилам, определение пластового давления было в компетенции геологической службы, но ее руководители всячески отмежевывались от этой задачи, опасаясь ответственности за недостоверность прогнозов. За дело пришлось взяться технологической службе — без прогноза невозможно спроектировать оптимальную конструкцию скважины, без реальной величины пластового давления и глубины его залегания нереально вскрыть без осложнений новый горизонт. Позже была создана технологическая группа АВПД. Свой опыт нам передавал главный технолог главка Иван Яковлевич Гиря. Он лично приезжал на аварийные скважины. Отличный специалист и душевный человек.

Геологи Надымской НГРЭ на привале. Вездеходы для передвижения использовали так же часто, как и самолеты. Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

Даже у зэков балки были теплее

Иногда в надымской тундре наши буровые оказывались рядом с лагерями 501-й стройки. В начале 1970-х «мертвая» железная дорога находилась почти в своем первозданном виде. Следов пребывания приезжего люда не было. По рельсам на дрезинах с ручным приводом ездили связисты, обслуживая линии связи. Помню, как недалеко от железки мы обнаружили могилу с православным крестом из березовых стволов, связанных проволокой. Подумали, что здесь похоронен беглый заключенный.

Жилье у зэков было намного лучше и теплее наших разбитых балков. Их бараки строили из бруса, стены были оштукатурены и побелены, печки из кирпича, техника выставлена в линеечку. Балки у геологов совсем другие: снаружи жесть, внутри картон, а между ними пусто — весь утеплитель вытрясен при постоянных перевозках по зимникам и вертолетами. Поэтому, если кто-то успевал занять место в бараке, считалось, что ему повезло.

Да и обогреваться нам было нечем. Поэтому привозили из отпуска нихром. Намотаешь его на ломик, положишь на кирпичи — такой «удавчик» красный получается, воздух сушит и кислород выжигает, а наутро язык во рту гремит как жесть. Если же ночью на буровой «сдохнет» электростанция, то к утру на нарах в спальнике примерзаешь. Эти самодельные обогреватели были очень пожароопасными. Я сам однажды едва не погиб от такого.

Почти четверо суток на морозе ниже 40 градусов мы без сна и отдыха спускали тяжелую обсадную техническую колонну. Устали как собаки. После цементирования колонны расположились с инженером производственно-технического отдела ночевать в балке вахты. Включили обогреватель и уснули, накрывшись шубами. Ночью я почувствовал, что кто-то меня душит. С трудом проснулся и упал на пол. В балке черными хлопьями висел чад. На ощупь подполз к двери и вывалился на улицу. Немного отхаркавшись черными сгустками и глотнув свежего морозного воздуха, пополз назад спасать товарища. С трудом стащил его с кровати и выволок наружу. Потом снова вернулся в балок и забрал овчинную шубу, тлевшую на обогревателе. Растормошил очумевшего инженера, поставил на колени. И нас обоих стало выворачивать наизнанку. После этого случая я несколько лет не мог переносить запаха гари, даже от случайно попавшего на обогреватель волоска…

Геолог Нина Зольникова недалеко от скважины Р-41. Гыданский полуостров, 1975 год. Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

На буровых было организовано котловое питание. Повар с помощницей готовили еду в отдельном балке — котлопункте. Авиация доставляла продукты с запасом на три-четыре дня. Их стоимость шла в счет зарплаты и делилась поровну между членами бригады.

Зимой к нам приезжали оленеводы, которые каслали рядом. Мы безвозмездно отдавали им бревна на дрова, доски, дизтопливо, бензин, газовый конденсат и многое другое. Но между нами был налажен продуктовый бартер. Они привозили мясо, получая взамен продукты первой необходимости: хлеб, чай, масло, макароны, муку и так далее. В годы перестройки, когда наступил тотальный дефицит, это закончилось. Наш рацион стал скудным: макароны и сухая да гнилая картошка. Даже детей дома нечем было кормить.

План — прежде всего

Надымская нефтегазоразведочная экспедиция работала на территории, протяженность которой достигала 1000 километров. Материалы и оборудование на буровые доставляли исключительно по зимникам. Как ложился снег, наш топограф-фронтовик Николай Алексеевич Толоконцев на гусеничном вездеходе ГТ-Т прокладывал направления зимников. По его вешкам пускали несколько тракторов с загруженными санями, следом шла вереница автомашин с материалами для буровых. Вышкомонтажники сами тракторами накатывали трассы для перетаскивания буровых установок. Расстояние между площадями нередко доходило до 100 километров.

Каких только приключений не было на зимниках, но геологоразведчики — настоящие закаленные северяне — и в тундре могли выйти из любой сложной ситуации. Бывало, водители ремонтировали машины в пути, накрыв их палаткой; транспортники пережидали многодневную пургу на зимнике в своих тракторах и грузовиках…

Помню, однажды для выполнения плана гендиректор приказал при минус 61 градусе (!) забуривать скважину, выделив необученную бригаду из оргнабора демобилизованных солдат. При этом по паспорту буровая установка должна работать лишь до минус 40 градусов! Только специалист поймет, что это значит, ведь скважина бурится на водном глинистом растворе, его циркуляция осуществляется по земле и всему комплексу мороженого бурового оборудования.

Были задания и похуже. Например, перетащить буровую установку или отправить караван транспорта на буровую в самый пик весенней распутицы, когда вскрылись все речки, протоки и ручьи. Кругом море. Случалось, падали вышки, тонули люди и техника, недра разверзались открытыми газовыми фонтанами.

Такой прессинг высоких руководителей за выполнение плана отравлял жизнь работникам экспедиций. Проснешься утром, подумаешь, какой тарарам сейчас начнется на селекторе с объединением, и не хочется идти на работу. Помимо угроз выгнать, в адрес руководителей экспедиций часто сыпались незаслуженные оскорбления. А ведь разведка недр — это не конвейер на асфальте. В голой заполярной тундре нет условий для выполнения плана. Да и планы давались нереальные. При этом специалисты трудились добросовестно и самоотверженно, без выходных. Так, только за 16 лет работы в аппарате «Ямалнефтегазгеологии» у меня накопилось и пропало, причем без оплаты, девять отпусков!

Как накормить бригаду в тундре

В мае 1975 года мою бригаду забросили на новую перспективную площадь на Гыданском полуострове. Скважина Р-41 находилась в 600 километрах от базы экспедиции. Сюда направили и мою беременную жену — геолога буровой. Связь была допотопной и крайне неустойчивой. В эфире среди какофонии звуков можно было услышать кого угодно, но только не базу.

Владимир Андреевич (слева) на Гыданском полуострове возле найденной лодки. Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

Густой, как вата, туман, висел над тундрой целый месяц. Предугадывая, что непогода надолго, я навел ревизию в котлопункте. Запасов оказалось мало: полмешка муки, ящик консервированного фаршированного перца, полпакета сухой картошки. А бригада из сорока с лишним человек. Что делать? Собрался за провиантом на факторию «Напалково» на ГТ-Т, жена со мной — на буровой скучно без работы. В кармане всего 25 рублей, у ребят тоже денег нет. Подумал, может, на фактории в долг дадут.

По дороге уткнулись в протоку. От талых вод она превратилась в бурный поток, а где ее истоки — неизвестно. По конструкции тягач мог держаться на плаву, и мы решили переправляться. Как только спустились в воду, машину закрутило так, что она не поддавалась управлению. Слышу, вода зажурчала в корпусе вездехода. Ну, думаю, все — сейчас пойдем ко дну. Вслух говорить ничего не стал, чтоб не напугать жену. В общем, крутило нас, а потом каким-то чудом вынесло «носом» к берегу. Натужно гудя двигателем, тягач кое-как начал выползать. В голове мелькнула мысль — если двигатель не вытянет и сдадим назад, зачерпнем воду задним бортом, тогда уже точно — на дно. Но, слава Богу, выбрались. Стоим на берегу, а из корпуса вода течет ручьем. Видимо, когда-то он был пробит. Только благодаря мастерству водителя и тому, что штатный двигатель заменили на более мощный дизель, мы спаслись.

На фактории ждало разочарование. Новый факторщик отказался дать продукты в долг, даже под расписку. И это в бескрайной тундре, где, кроме него, нам некому было помочь! В итоге я купил хлеб, сушки да рыбные консервы. Бригаде на голодный паек этого хватило ненадолго. Тогда решили заняться рыбалкой. У нас даже лодка была — нашли на берегу и починили ее. Но и здесь ничего не вышло — вдоль побережья прошел косяк белухи, рыбы не было все лето.

Работали, пока были силы и не закончилось дизтопливо. Помню такую картину: вышли мужики на смену, уселись на трубы, тихие, как воробушки — ни еды, ни работы. Почти месяц мы голодали.

У истоков «Арктик СПГ-2»

В августе из скважины начался выброс (взрывное газопроявление) — долото вскрыло пласт с АВПД. Давление в трубном пространстве стало быстро нарастать и приближаться к критическому. Манометр был установлен на 250 атмосфер. Стрелка пошла на второй круг, но остановилась на ограничителе. В те времена специалисты главка не могли спрогнозировать реальное пластовое давление, ведь это была первая поисковая скважина в этом регионе.

Я и здесь справился с критической ситуацией — закрыл превентор (рабочий элемент комплекта противовыбросового оборудования, устанавливаемый на устье скважины), затем на экстренно смонтированный отвод сбросили высоконапорный газ из трубного пространства за пределы буровой. Так мы разрядили скважину, предупредили грифонообразование, спасли скважину и буровую установку. Мои грамотные и решительные действия одобрили главный инженер и главный технолог главка. Вероятно, поэтому уже в следующем году меня назначили главным инженером экспедиции. При этом я обратил внимание руководства на то, что в условиях Арктики невозможно обеспечить безаварийную и безопасную работу буровой на таком огромном расстоянии от базы…

Самая первая скважина на Гыдане. На календаре июль, но море до сих пор оковано льдом, 1975 год. Фото: предоставлено из личного архива Владимира Зольникова

В 1976-м, когда на Р-41 подтвердили открытие месторождения, была создана Гыданская нефтегазоразведочная экспедиция. Базовый поселок назвали по судоходной речке — Тадибе-Яха. Нашим соседом на левом берегу была «Полярка» — полярная гидрометеостанция, основанная в 1950 году. Раз в год сюда привозили материалы и продукты по Севморпути. Рядом со станцией находился грунтовый аэропорт с короткой взлетно-посадочной полосой, обставленный 200-литровыми бочками.

Так моей бригадой было открыто уникальное нефтегазоконденсатное месторождение, где сейчас реализуется грандиозный проект Новатэка «Арктик СПГ-2». Правда, свидетельство первооткрывателя мне не досталось.

В пурге терялись трактора

Весной на Гыдане пурга бывала такая, что после нее приходилось перешагивать через линию электропередач или рыть тоннель. Был один курьезный случай, когда новенький тракторист пришел ко мне в балок на утреннюю сводку и доложил, что ночью угнали его трактор. Я говорю:

– Пурга же была. Поищи его под снегом в месте, где вечером оставил.

– Трактор не игрушечный, чтобы в снегу потеряться, — уперся он.

– А куда его угонять-то? Вокруг за тысячу километров голая тундра.

Пришлось самому взяться за лопату. Когда нащупал в снегу под ногами железо, передал ее трактористу.

– Копай тут, — говорю ему.

В этот момент подошли еще двое водителей. Они вечером с подбазы «Тадибе-Яха» привезли трубы на ракетовозах «МАЗ-543», которые мы в обиходе называли «Ураганами». Эти машины сняли с вооружения и направили для дальнейшего прохождения службы в народном хозяйстве. Мы переоборудовали их и приспособили под трубовозы и бензовозы.

– У нас ночью «Ураганы» угнали, — пожаловались они.

Я еще пошутил, мол, «ваши-то «легковушки» точно угнали на «покатушки», придется заявлять в ГАИ».

Пока водители завтракали в столовой, к котельной подошел трактор, развернулся на месте и… поцарапал крышу одного «Урагана». Водители, хоть и не новички на зимниках, но не ожидали, что за одну ночь пурга может «похоронить» в снегу такую огромную технику.

Был еще один интересный случай с заносом. По заявке в бригаду испытания прилетел тампонажник Кузьмич. Он громко храпел во сне, поэтому его поселили в отдельном балке — места было достаточно. Сразу цементировочный агрегат (ЦА) не потребовался, поэтому про него забыли. Ночью поднялась пурга.

О том, что Кузьмич на скважине, хватились только через три дня, когда понадобился ЦА. Тут же рванули откапывать дверь балка от снега. Кузьмич от злости чуть не побил мастера, хотя по натуре он был добрым дедом. Бедолага вычистил даже мусорное ведро, съел все, что можно было. И смех и грех.

Кстати, после пурги ребята с ночной вахты всегда по утрам ходили с лопатами по балкам — откапывали двери и будили сменщиков.

Продолжение в следующем номере.

Текст: Владимир Зольников

Журнал «Северяне», № 3, 2024 г.

Недра

Надымская нефтегазоразведочная экспедиция. Так рождались грандиозные проекты